консервация. Значение термина «консервация». Сохранение «Status quo». Идея длительной консервации

Понятия «консервация» и «реставрация» обнимают собою огромный круг вопросов, связанных с рациональным хранением музейных объектов, устранением причин их разрушения и возможным возвращением им первоначального вида.

Таким образом, эти понятия заключают в себе и те необходимые и элементарные знания о вещах, которые можно назвать первоначальной грамотностью всякого музейного работника и без чего, в сущности, не следовало бы допускать никого к непосредственной работе над музейными коллекциями.

В этом деле, как в старой медицине, научные обоснования явились после продолжительного периода эмпирики, кустарничества и нередко знахарства.

В настоящее время это уже немыслимо; под здравые эмпирические достижения подведена научная база, многое из эмпирики отброшено, а знахарству объявлена непримиримая война. На место эмпирически накопленных наблюдений поставлены результаты тщательных научных экспериментов.

Консервация происходит от латинского глагола «conservo», что означает «сохранение», очевидно, сохранение в целости. В данном случае «сохранить» предмет — значит сохранить его таким образом, чтобы он не утратил своих отличительных свойств и особенностей исторического документа и сохранил свою природу.

Очень часто говорят, что важно сохранить «Status quo ante» предмета. Это латинское выражение в переводе на русский язык означает «состояние, в котором раньше», т. е. состояние, в котором предмет был до того, как его поместили в музей. Но сохранить безусловное Status quo — это в сущности химера, это вещь недостижимая, так как вообще невозможно сохранить предмет в том состоянии, в котором он получен, хотя бы потому, что неодушевленные предметы живут, они вовсе не являются раз навсегда неподвижными. Даже кристаллы любого минерала претерпевают различные изменения. Предметы, с которыми мы имеем дело, тем более не могут сохранить абсолютное Status quo.

Возьмем простейший пример, который объяснит дело. Предположим, мы берем в краеведческий музей характерную местную одежду. Она известное время была в быту, и, стало быть, подвергалась действию солнечных лучей, атмосферы с содержанием паров воды и всяких случайностей быта. Все это ослабляет предмет и вносит изменения в состояние материала, из которого он сделан.

Исследования Берлинского испытательного института (в Далем) и исследования, поставленные Британским обществом текстильных фабрикантов, установили, что, например, шелковая вещь, подвергавшаяся действию солнечных лучей, в сущности, исчезает, теряя 95% своей прочности в течение трех месяцев непрерывного действия этих лучей. В меньшей степени, но по существу то же самое происходит со всяким волокном.

Значит вещь, которая носилась и была хотя бы несколько раз выставлена на солнце, уже получила толчок к началу разрушения. Можно ли этот толчок остановить, с тем, чтобы дальше предмет не разрушался? Вот это как раз и есть задача консервации. Мы должны всеми мерами приостановить естественное старение вещи.

Консервация должна заключаться в том, чтобы создать такие условия для предмета, в которых разрушительные процессы будут устраняться или хотя бы тормозиться, приостанавливаться; вместе с этим будет замедляться и естественное старение предмета.

В настоящее время обсуждается идея длительной консервации, которая чрезвычайно занимает музейный мир. Прежде всего — идея устройства музея или музейного фонда в таких условиях, где бы естественные процессы старения были по возможности заторможены естественным путем. На это наталкивают неоднократные находки мамонтов в условиях вечной мерзлоты; мамонты эти доходят до нас настолько хорошо сохранившимися, что даже мясо их после оттаивания становится довольно мягким и съедобным для собак и хищников.

Конечно, эта идея может быть осуществлена только для какого-то исключительного подбора вещей, которые мы завещаем своему далекому потомству, чтобы через 5—10 тысяч лет наши потомки получили такой музейный фонд и судили бы по нему о нашей культуре.

Вторая идея — это предохранение вещей от разрушения в условиях возможно полной изоляции от атмосферных воздействий и от всяких посторонних физико-химических влияний. Это так называемое письмо нашим потомкам осуществлено на всемирной выставке в Нью-Йорке 1939 года. Для этого подобран набор предметов, характеризующих (в понимании буржуазного мира) современную культуру со всех точек зрения; к этому присоединяется сжатое описание социального строя современного общества и т. д. Все это заключено vспециальные сосуды из материалов, наименее подвергающихся химическому воздействию среды; из этих сосудов удален воздух и замещен инертным газом. В среде инертного газа, в футляре из нержавеющей стали и из фарфора предметы заключены в бомбы огромной величины, которые и помещены на территории Нью-Йоркской выставки на глубине 20 м в специально приготовленном углублении г. гранитной скале. Все музеи и другие учреждения, могущие, так или иначе, рассчитывать на продолжительное существование, должны будут по наследству передавать всем учреждениям следующих времен сведения об этом письме нашим потомкам. Насколько хорошо дойдет оно до них, конечно, неизвестно.

Чрезвычайно любопытны те опыты, которые предприняты в этом направлении у нас в Лаборатории консервации и реставрации документов Академии наук СССР. Объектом опытов явился наиболее замечательный памятник нашей эпохи — текст Сталинской Конституции. Директор лаборатории Н. П. Тихонов уменьшил микрофото-графическим путем весь текст документа до площади в полтора десятка квадратных сантиметров. Текст в таком уменьшенном виде перенесен на пластинку из специального неразрушающегося металлического сплава и на ней вытравлен; вся пластинка вплавлена в небольшой блок особого стекла, не поддающегося действию окружающей атмосферы. Такой документ может храниться без опасности разрушения 700—800 лет. Читать документ можно или под микроскопом, или, отбрасывая микрокартину на экран.

Осуществляя подобную консервацию наиболее замечательных письменных документов, наша наука перекидывает мост через многие столетия.

Конечно, мы не знаем, что нам еще скажет ближайшее будущее в деле усовершенствования приемов консервации, но во всяком случае вот пока те способы, которыми люди предполагают сохранить предметы на бесконечное число лет.

Совершенно естественно, что только очень несложные приемы могут быть выполняемы в небольших музеях, но опыты нашей советской лаборатории с текстом Конституции уже есть нечто весьма реальное и обещающее.

Разберем все-таки два первых варианта.

Говорить о создании в музеях температуры вечной мерзлоты, конечно, нельзя. Но нельзя также считать эту идею химерической выдумкой. Надо найти те пределы температуры, которые осуществимы в музейных условиях и которые гарантируют в определенной мере свободу от начала разрушения.

Как поучительный пример, перед нами отдел прикладного искусства Метрополитэн-музея в Нью-Йорке, который пришел к необходимости хранить свои фонды в темных помещениях с температурой в 4°. Оказывается эти условия, при строгом поддержании их, совершенно обеспечивают от возникновения главнейших разрушительно действующих явлений; в частности, устраняется действие света, обеспечивается постоянный объем предметов, постоянная влажность и почти полное отсутствие условий для развития микроорганизмов, которые играют колоссальную роль в разрушении предметов. Температура и влажность на данном уровне поддерживаются установкой специальных приборов кондиционирования воздуха.

Итак, некоторые условия консервации, казалось бы, самые трудные, могут быть осуществлены в музеях и уже практически осуществляются в музеях Америки. Но об одном только надо помнить — говорить о безусловном сохранении Status quo даже при этих условиях нельзя.

Особенно трудно и хлопотливо обстоит дело с археологическим материалом. В этом случае говорить о сохранении Status quo иногда даже преступно: можно ли стремиться сохранять состояние разрушения, стремительно развивающегося в древней ткани или коже, можно ли сохранять такое состояние, когда идут гнилостные процессы, когда идет распадение вещества дерева, кости, рога, минерализации металлов?

Мы обязаны вмешаться в состояние объекта, изменить его, а не сохранять в полной неприкосновенности из ложно понятого принципа, ибо таким упорным сохранением мы можем только загубить вещь, а не сохранить ее. Очень многие предметы, которые в момент открытия их при раскопках кажутся хорошо сохранившимися, через некоторое время теряют свои краски и зачастую совершенно разрушаются. Они буквально на наших глазах и в наших руках гибнут, и нужно принять срочные меры для того, чтобы предотвратить эту гибель, как это произошло, например, с некоторыми памятниками Хара-Хото при раскопках П. К. Козлова¹ и с большинством тканей в курганных склепах наших южных степей. Так, без серьезного вмешательства особого специалиста ценнейшим предметам наносится непоправимый ущерб.

Надо со всей прямотой сказать, что такой ущерб, причиняемый вещам из-за слишком большой любви к ним и боязни подпустить к ним людей другой специальности, наблюдается не только в момент плохо организованных раскопок старого времени или в маленьких, бедных музеях, где нет достаточно квалифицированных работников, но и в больших музеях, гордо почивающих в сознании своего абсолютного знания, или при крупных экспедициях, все еще не усвоивших некоторых, ныне ставших элементарными, правил организации.

Международная конференция в Каире (март 1937 г.), посвященная вопросам археологических раскопок, подробно остановилась на организации экспедиций, личном их составе, оборудовании и т. д. Правда, выработанные конференцией нормы организации иногда еще далеки от нашей археологической практики в том, что касается консервации объектов на месте и в небольших музеях.

Но если нельзя упорствовать в принципе «археологической неприкосновенности» и делать из этого какой-то фетиш, то надо вдвойне строго относиться к вмешательству в жизнь музейного объекта, к тому, что называется реставрацией.

______

¹ «Когда мы раскрыли эти образа (китайского письма на сетчатой ткани), перед нами предстали дивные изображения сидящих фигур, утопавших в нежноголубом и нежнорозовом сиянии. От буддийских святынь веяло чем-то живым, выразительным, целым; мы долго не могли оторваться от созерцания их — так неподражаемо хороши они были. Но стоило только поднять одну из сторон того или другого полотна, как большая часть краски тотчас отделилась, а вместе с нею, как легкий призрак, исчезло все обаяние, и от прежней красоты остаюсь лишь слабое воспоминание...». (Козлов, Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото, 1923. стр. 554).